The Arctic regions have been more accessible, and consequently they have been more thoroughly explored, than the Antarctic. It was from them that the first evidence came of warm-climate floras in a polar region. Most of the theories developed by those defending the theory of the permanence of the poles were specially designed to explain these facts …
Арктические регионы доступны и, следовательно, были тщательно исследованы, многим более, чем Антарктика. Именно здесь появились первые свидетельства существования флор теплого климата в полярном регионе.
Большинство теорий, выдвинутых теми, кто защищал теорию постоянства полюсов, были специально разработаны для объяснения этих фактов.
Один из подходов, объясняющий эти факты, основывался на предположении, что растения и животные прошлых геологических областей, хотя они и принадлежали к тем же родам или семействам, что и живущие ныне растения и животные, и близко походили на них по строению, могли быть приспособлены к очень разным климатическим условиям. Этот аргумент часто срабатывал, поскольку никто не мог возражать возможности того, что в течение длительного геологического периода виды могут успешно приспосабливаться к различным климатическим условиям.
Там, где речь шла о единичных растениях, такую возможность нельзя было исключить.
Однако там, где были задействованы целые группы видов всей флоры и фауны, вероятность того, что все они могли быть приспособлены одновременно к среде обитания, радикально отличающейся от той, в которой их потомки живут сегодня, становилась ничтожной. По этой причине, а также потому, что строение растений имеет определенную зависимость от условий солнечного освещения, количества тепла и влаги, биологи отказались от этого метода объяснения фактов.
Баргхорн, например, говорит, что ископаемые растения являются надежными индикаторами прошлого климата.
Возможно, стоит очень кратко рассмотреть некоторые важные моменты климатической истории арктических и субарктических регионов, начиная с одного из древнейших периодов -девонского, и постепенно переходя к периодам, более близким к нашим. (В ходе этого обсуждения читателю, возможно, будет полезно обратиться к таблице геологических периодов, стр. 2.)
Девонские свидетельства особенно богаты и включают в себя как фауну, так и флору. Доктор Кольбер из Американского музея естественной истории указал, что первые известные земноводные были найдены в этот период в Восточной Гренландии, недалеко от Полярного круга, хотя они, должно быть, нуждались в теплом климате. Многие виды рифовых кораллов, которые в настоящее время требуют круглогодичной температуры морской воды не менее 68°F, были найдены на острове Элсмир, далеко к северу от Полярного круга. Девонские древовидные папоротники были найдены от юга России до Медвежьего острова в Северном Ледовитом океане. Согласно Баргхорну, скопления девонских растений были найдены на Фолклендских островах, где в настоящее время преобладает холодный климат, на Шпицбергене и на острове Элсмир, а также в Азии и Америке. В связи с этим он замечает: ”
Известное распространение девонских растений, особенно их разнообразие в высоких широтах, свидетельствует о том, что ледниковые условия на полюсах не существовали”.
В следующий период, каменноугольный, мы имеем свидетельства, обобщенные Альфредом Расселом Уоллесом, соавтором дарвиновской теории эволюции:
“В каменноугольной формации мы вновь встречаемся с растительными остатками и пластами настоящего угля в арктических районах. Лепидодендроны и каламиты, вместе с крупными раскидистыми папоротниками, встречаются на Шпицбергене и на острове медвежьем на Крайнем севере Восточной Сибири, а морские отложения того же возраста содержат обилие крупных каменистых кораллов”.
В пермском периоде, после каменноугольного периода, Кольбер сообщает о находке ископаемых рептилий в северном холодном регионе: “Крупные Пермские рептилии встречаются вдоль реки Двины в России, чуть ниже Полярного круга, на широте 65°. Кольбер считает, что эти рептилии, несомненно, нуждались в теплом климате.
Подводя итог проблеме растительной жизни на протяжении многих долгих веков палеозойской эры, от Девона до Перми, Баргхорн говорит, что это “одна из величайших загадок” науки.
Переходя теперь к мезозойской эре (включающей триасовый, юрский и меловой периоды), Кольбер сообщает, что в триасе ареал проживания некоторых амфибий (лабиринтодонты) размещался от 40° до 80° с.ш. Примерно в это же время на Шпицбергене жил тепловодный ихтиозавр. Что касается Юрского периода, то Уоллес сообщает: в юрский период, например, у нас есть доказательства мягкого арктического климата в изобилии растительных останков Восточной Сибири.
Но еще более примечательны морские останки, найденные во многих местах в высоких северных широтах, среди которых мы можем особенно отметить многочисленные аммониты и позвонки огромных рептилий родов ихтиозавров и телеозавров, найденные в юрских отложениях островов Парри в 77° северной широты.
Сьюард сообщал в 1932 году, что ” самые распространенные папоротники мелового периода [Гренландии] тесно связаны с видами в южных тропиках”
Гутенберг замечает: “.. таким образом, некоторые регионы, такие как Исландия или Антарктида, которые сейчас очень холодны, для позднего палеозоя или мезозойской эры показывают четкие признаки того, что мы сегодня назвали бы субтропическим климатом – здесь нет никаких следов оледенения; в то же время, другие регионы были по крайней мере временно оледенены”. Это свидетельство, связанное таким образом с проблемой ледниковых периодов, которую мы уже обсуждали, показывает существование одной единственной проблемы. Ледниковые периоды в низких широтах и теплые периоды вблизи полюсов – это, так сказать, стороны одной медали.
Правильное объяснение одного, вероятно, будет включать в себя объяснение и другого.
После мелового периода третичный период показывает ту же неспособность фауны и флоры наблюдать наши теперешние климатические зоны.
Скотт, например, говорит: “очень богатые флоры из сланцев Грин-Ривер, из Уилкоксов побережья Мексиканского залива и из эоцена Гренландии показывают, что климат был теплее, чем в палеоцене, и гораздо теплее, чем сегодня”.
В эту эпоху эоцена мы находим свидетельства теплого климата на Севере, который поистине ошеломляет. Капитан Нейрс, один из первых исследователей Арктики, описал двадцатипятифутовый пласт угля, который, по его мнению, был сравним по качеству с лучшим валлийским углем и содержал окаменелости, подобные Миоценовым окаменелостям Шпицбергена. Он видел его вблизи залива Уотер-курс, в Северной Гренландии. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что на самом деле это был бурый уголь. Тем не менее, обнаруженные окаменелости ясно указывали на климат, совершенно отличный от нынешнего климата Северной Гренландии.
Бурый уголь Земли Гриннелл указывает на густой торфяной мох, вероятно, с небольшим озером, с водяными лилиями на поверхности воды и тростником по краям, березами и тополями, а также таксодиями на берегах, с соснами, елями, вязами и орешником на соседних холмах.
Брукс считает, что образование торфяных болот требует осадков не менее сорока дюймов в год и средней температуры выше 32°F. Это говорит об очень резком контрасте с нынешними арктическими условиями на Земле Гриннелла.
Диранс и Фейлден, выполнявшие палеонтологическую работу для капитана Нареса, также упоминают миоценовое дерево, болотный кипарис, который процветал от центральной Италии до 82° северной широты, то есть в пределах пятисот миль от полюса. Они показывают, что миоценовые флоры Земли Гриннелл, Гренландии и Шпицбергена требовали умеренных климатических условий с обильным увлажнением. Они упоминают особенно водяные лилии Шпицбергена, которые требовали бы проточной воды большую часть года.
В связи с флорой Шпицбергена и фауной, упоминавшейся ранее, следует понимать, что остров находится в полярной темноте в течение полугода. Он расположен за Полярным кругом, так же далеко к северу от Лабрадора, как Лабрадор к северу от Бермудских островов.
Уоллес описывает флору миоцена. Он указывает, что в Азии и Северной Америке эта флора состояла из видов, которые, по-видимому, нуждались в климате, подобном климату наших южных штатов, но она также встречается и в Гренландии при 70° с.ш.
Он добавляет: “Но еще дальше на север, на Шпицбергене, на 78° и 79° северной широты, в одном из самых бесплодных и негостеприимных регионов земного шара была обнаружена почти столь же богатая ископаемая флора, включая несколько гренландских видов и других, но, в основном, принадлежащих к тем же родам. По-видимому, здесь нет никаких вечнозеленых растений, кроме хвойных, одна из которых идентична болотному кипарису (Taxodium distichum), ныне обитающему на юге Соединенных Штатов. Здесь также есть одиннадцать сосен, два либоцедруса, две секвойи с дубами, тополями, березами, плоскостями, липами, орешником, ясенем и грецким орехом; а также водяные лилии, прудовые сорняки и ирис – всего около сотни видов цветущих растений. Даже в земле Гриннелл, в пределах 8-го градуса от полюса, существовала подобная флора”.
Необходимо более подробно остановиться на свидетельствах теплого полярного климата, поскольку это важно для последующего обсуждения.
К Содержанию книги Чарльза Хэпгуда «Путь полюса».